Тоска по совершенству? Ну-ну! (с) Ундервуд
Пытаюсь наконец перетащить свое с фандомных битв
Название: О разбитой вазе
Автор: Stella Lontana для fandom Caraibi 2013
Бета: fandom Caraibi 2013
Размер: драббл, 999 слов
Пейринг/Персонажи: Ферранте Альбрицци, Ипполито Альбрицци
Категория: джен
Жанр: броманс
Рейтинг: от G до PG-13
Примечание: на заявку с инсайда «фик сконцентрирован на братьях, ангсто-романс»
Им было по шесть лет, когда не стало матери.
Она уходила светло, без мук. Просто становилась с каждым днем все бледней, и словно бы невесомой делалась ее улыбка. Да, она до последнего улыбалась, во всяком случае, в те часы, когда мальчиков приводили к ней. Но часы постепенно превращались в минуты, и таких минут становилось все меньше.
В тот день он отчего-то был здесь один.
— Береги брата, — сказала мать, касаясь его лба исхудалой холодной рукой. — Береги, когда меня не станет и когда не станет отца. Каждый из вас — самое ценное, что есть у другого. Береги его, он слабее тебя.
— Зато хитрей, — не сдержался Ферранте.
Матушка слабо улыбнулась.
— Верно, его сила в другом. Вместе вы непобедимы, по одному — словно хрупкие прутики из той сказки. Он хитроумней тебя, ты куда лучше переносишь лишенья и боль…
Наверное, она и Ипполито говорила что-то подобное.
А потом этот придурок разбил вазу.
Впрочем, кто именно ее разбил, это еще вопрос, а вот идея влезть к отцу в кабинет — посмотреть на чудовищ, которые якобы оживают ночью, — точно принадлежала Ипполито. Ферранте такие идеи вообще в голову не приходили. Нет, храбростью он этому умнику не уступал никогда, но, в отличие от него, имел хоть какое-то уважение, что к родителям, что к чудовищам. В пустом кабинете было по-могильному тихо, луна играла бликами на стеклах витрин, и казалось, что со всех сторон на тебя таращатся мертвые глаза диковинных машин и заспиртованные черви в банках. Ферранте сглотнул и в очередной раз благоразумно предложил уйти. Ипполито, впавший в экстаз при виде отцовских сокровищ, обозвал его трусом, получил по уху, дал сдачи… в общем, четверть часа спустя они стояли над осколками вазы: совсем некрасивой, но какой-то ужасающе древней, — и вразнобой объясняли отцу, чья собственно идея была. Отчего-то в этот раз более хитрому выкрутиться не удалось. Над Ферранте гроза прошла стороной, Ипполито же определили высшую меру родительского наказания.
Ферранте сидел в детской спальне и, как было велено, размышлял о своем поведении. Мысли вновь и вновь скатывались к экзекуции, происходившей сейчас в отцовском кабинете, и в этом свете собственное поведение выглядело неприглядно. «Он слабее тебя, — говорила мать, — хуже переносит боль. Вы сильны только вместе». «Лучше бы уж меня выпороли, — тоскливо подумал Ферранте. — Подумаешь, важность!» Так и случилось, что он без спросу вторгся в кабинет отца второй раз за ночь: тогда — карабкаясь по виноградным лозам под окном, теперь — через дверь.
— Это я разбил чашку! — выпалил он в лицо родителю, торопясь, пока не отступила решимость. — И это я уговорил его влезть. Я виноват — меня и наказывайте.
Порядком уже зареванный Ипполито что-то пискнул, протестуя. Отец обрадовался непонятно чему. А вот дальше Ферранте с запозданием понял, что Массимилиано Альбрицци знал силу и слабости своих сыновей ничуть не хуже, чем знала их мать. Никто Ферранте пороть не стал. Его отправили до утра в каморку на чердаке, где стояли старые метлы и куда никогда не проникал свет. И вот это было, пожалуй, страшней.
Ферранте сидел в темноте и упорно пытался не думать о червях в банках. Черви, напротив, думали о нем, окружали плотным кольцом, таращились из темноты бледными мертвыми глазами. Зажмуришься — делается лишь хуже. Мальчик сжался в комок, ухватился обеими руками за подбородок, чтобы не стучали зубы, и в который раз проклял собственную жалостливость. В этот миг медленно и опасливо скрипнула дверь.
— Уходи, — буркнул Ферранте, разглядев встрепанную макушку брата. К этому времени он уже был бы рад чьей угодно компании, но гордость не позволяла это признать.
Ипполито — сонный, зябко кутавшийся в одеяло — ни слова не говоря, проскользнул внутрь. Ферранте досадливо дернул плечом, когда чужой теплый бок прижался к нему, уверенно тесня на рассохшейся старой скамье. В каморке действительно было нежарко. Он отодвинулся, Ипполито так же молча притиснулся еще ближе и обернул их обоих пледом. Ферранте продолжал упрямо смотреть в темноту, но черви больше не появлялись, разогнанные возней. Тело постепенно наливалось теплом, напряжение, сковавшее его мышцы, спадало. Словно почувствовав это, Ипполито привалился еще ближе, обнимая его.
— Это ничего, — сонно прошептал брат, — когда вдвоем, то не холодно и не страшно.
Так вот и сидели до утра.
А потом этот придурок разрушил... все! Их жизни, их семью и их будущее. Следующие пятнадцать лет Ферранте Альбрицци, а позже — капитан Злой Рок тщетно пытался забыть о том, что у него теперь полдуши. Со своими призраками он научился бороться сам. С памятью не получалось.
Все это капитан вспоминал, глядя, как явившийся к нему парламентер губернатора отлепляет от лица сложный грим. Горло сдавливали так и не избытая ярость и застарелая детская обида.
— Ты? — прошептал он, стараясь не показать радости. Ипполито неловко качнул головой, шагнул к нему, раскрывая объятия. Гордость опять не позволила — и Злой Рок его оттолкнул. Брат ушел. Опять. Навсегда.
В последующие недели, пожалуй, могли бы уместиться еще пятнадцать лет. Бой, в котором они дрались на противоположных сторонах, гибель команды, индейские пирамиды. Новый бой и чудесное явление Ипполито ему на выручку, когда испанцы уже теснили куцый индейский отряд. Новое поражение, виселица, воскресшая Ливия. И попытки слепить воедино осколки бытия, разлетевшиеся пятнадцать лет назад. Не получилось.
К вечеру все вроде бы успокоилось: пленные испанцы затихли в трюме, индейцы оплакивали своих погибших на берегу, в капитанской каюте всхлипывала от воспоминаний о пережитом Изабелла Сен-Люк, и поглотившая Ливию пучина была тиха — а он все не находил себе места. Вернуться в каюту и взглянуть брату в глаза не было сил. Да, сегодня они дрались вместе и вместе готовились умереть, но пятнадцать лет не могут раствориться за день. Над заливом пылал закат, ярко-алое солнце глядело в душу, наполняя ее непокоем. Позади скрипнул трап, хлопнули крышкой люка.
— Хвост? — Ферранте полуобернулся, уже зная, кого увидит. У Ипполито, как и днем, горели от лихорадки глаза, мокрая прядь пристала ко лбу.
— Уходи, — попросил Ферранте, отводя взгляд, — холодно тут.
Брат не обратил внимания на его слова, молча встал рядом, сгорбившись, оперся на фальшборт.
— Я столько лет хотел тебе сказать, как я виноват, — глухо проговорил он, глядя на воду. — А теперь не нахожу слов.
Плечи дрогнули — от рыдания или озноба. Ферранте скинул с себя плащ.
— Здесь холодно, — повторил он, — а ты нездоров.
Он окутал подрагивавшие плечи плащом и задержал поверх него руки.
— Это ничего, — тихо сказал он, отвечая сам себе — или призракам прошлого. — Вместе не холодно и не страшно.
Название: О разбитой вазе
Автор: Stella Lontana для fandom Caraibi 2013
Бета: fandom Caraibi 2013
Размер: драббл, 999 слов
Пейринг/Персонажи: Ферранте Альбрицци, Ипполито Альбрицци
Категория: джен
Жанр: броманс
Рейтинг: от G до PG-13
Примечание: на заявку с инсайда «фик сконцентрирован на братьях, ангсто-романс»
Им было по шесть лет, когда не стало матери.
Она уходила светло, без мук. Просто становилась с каждым днем все бледней, и словно бы невесомой делалась ее улыбка. Да, она до последнего улыбалась, во всяком случае, в те часы, когда мальчиков приводили к ней. Но часы постепенно превращались в минуты, и таких минут становилось все меньше.
В тот день он отчего-то был здесь один.
— Береги брата, — сказала мать, касаясь его лба исхудалой холодной рукой. — Береги, когда меня не станет и когда не станет отца. Каждый из вас — самое ценное, что есть у другого. Береги его, он слабее тебя.
— Зато хитрей, — не сдержался Ферранте.
Матушка слабо улыбнулась.
— Верно, его сила в другом. Вместе вы непобедимы, по одному — словно хрупкие прутики из той сказки. Он хитроумней тебя, ты куда лучше переносишь лишенья и боль…
Наверное, она и Ипполито говорила что-то подобное.
А потом этот придурок разбил вазу.
Впрочем, кто именно ее разбил, это еще вопрос, а вот идея влезть к отцу в кабинет — посмотреть на чудовищ, которые якобы оживают ночью, — точно принадлежала Ипполито. Ферранте такие идеи вообще в голову не приходили. Нет, храбростью он этому умнику не уступал никогда, но, в отличие от него, имел хоть какое-то уважение, что к родителям, что к чудовищам. В пустом кабинете было по-могильному тихо, луна играла бликами на стеклах витрин, и казалось, что со всех сторон на тебя таращатся мертвые глаза диковинных машин и заспиртованные черви в банках. Ферранте сглотнул и в очередной раз благоразумно предложил уйти. Ипполито, впавший в экстаз при виде отцовских сокровищ, обозвал его трусом, получил по уху, дал сдачи… в общем, четверть часа спустя они стояли над осколками вазы: совсем некрасивой, но какой-то ужасающе древней, — и вразнобой объясняли отцу, чья собственно идея была. Отчего-то в этот раз более хитрому выкрутиться не удалось. Над Ферранте гроза прошла стороной, Ипполито же определили высшую меру родительского наказания.
Ферранте сидел в детской спальне и, как было велено, размышлял о своем поведении. Мысли вновь и вновь скатывались к экзекуции, происходившей сейчас в отцовском кабинете, и в этом свете собственное поведение выглядело неприглядно. «Он слабее тебя, — говорила мать, — хуже переносит боль. Вы сильны только вместе». «Лучше бы уж меня выпороли, — тоскливо подумал Ферранте. — Подумаешь, важность!» Так и случилось, что он без спросу вторгся в кабинет отца второй раз за ночь: тогда — карабкаясь по виноградным лозам под окном, теперь — через дверь.
— Это я разбил чашку! — выпалил он в лицо родителю, торопясь, пока не отступила решимость. — И это я уговорил его влезть. Я виноват — меня и наказывайте.
Порядком уже зареванный Ипполито что-то пискнул, протестуя. Отец обрадовался непонятно чему. А вот дальше Ферранте с запозданием понял, что Массимилиано Альбрицци знал силу и слабости своих сыновей ничуть не хуже, чем знала их мать. Никто Ферранте пороть не стал. Его отправили до утра в каморку на чердаке, где стояли старые метлы и куда никогда не проникал свет. И вот это было, пожалуй, страшней.
Ферранте сидел в темноте и упорно пытался не думать о червях в банках. Черви, напротив, думали о нем, окружали плотным кольцом, таращились из темноты бледными мертвыми глазами. Зажмуришься — делается лишь хуже. Мальчик сжался в комок, ухватился обеими руками за подбородок, чтобы не стучали зубы, и в который раз проклял собственную жалостливость. В этот миг медленно и опасливо скрипнула дверь.
— Уходи, — буркнул Ферранте, разглядев встрепанную макушку брата. К этому времени он уже был бы рад чьей угодно компании, но гордость не позволяла это признать.
Ипполито — сонный, зябко кутавшийся в одеяло — ни слова не говоря, проскользнул внутрь. Ферранте досадливо дернул плечом, когда чужой теплый бок прижался к нему, уверенно тесня на рассохшейся старой скамье. В каморке действительно было нежарко. Он отодвинулся, Ипполито так же молча притиснулся еще ближе и обернул их обоих пледом. Ферранте продолжал упрямо смотреть в темноту, но черви больше не появлялись, разогнанные возней. Тело постепенно наливалось теплом, напряжение, сковавшее его мышцы, спадало. Словно почувствовав это, Ипполито привалился еще ближе, обнимая его.
— Это ничего, — сонно прошептал брат, — когда вдвоем, то не холодно и не страшно.
Так вот и сидели до утра.
А потом этот придурок разрушил... все! Их жизни, их семью и их будущее. Следующие пятнадцать лет Ферранте Альбрицци, а позже — капитан Злой Рок тщетно пытался забыть о том, что у него теперь полдуши. Со своими призраками он научился бороться сам. С памятью не получалось.
Все это капитан вспоминал, глядя, как явившийся к нему парламентер губернатора отлепляет от лица сложный грим. Горло сдавливали так и не избытая ярость и застарелая детская обида.
— Ты? — прошептал он, стараясь не показать радости. Ипполито неловко качнул головой, шагнул к нему, раскрывая объятия. Гордость опять не позволила — и Злой Рок его оттолкнул. Брат ушел. Опять. Навсегда.
В последующие недели, пожалуй, могли бы уместиться еще пятнадцать лет. Бой, в котором они дрались на противоположных сторонах, гибель команды, индейские пирамиды. Новый бой и чудесное явление Ипполито ему на выручку, когда испанцы уже теснили куцый индейский отряд. Новое поражение, виселица, воскресшая Ливия. И попытки слепить воедино осколки бытия, разлетевшиеся пятнадцать лет назад. Не получилось.
К вечеру все вроде бы успокоилось: пленные испанцы затихли в трюме, индейцы оплакивали своих погибших на берегу, в капитанской каюте всхлипывала от воспоминаний о пережитом Изабелла Сен-Люк, и поглотившая Ливию пучина была тиха — а он все не находил себе места. Вернуться в каюту и взглянуть брату в глаза не было сил. Да, сегодня они дрались вместе и вместе готовились умереть, но пятнадцать лет не могут раствориться за день. Над заливом пылал закат, ярко-алое солнце глядело в душу, наполняя ее непокоем. Позади скрипнул трап, хлопнули крышкой люка.
— Хвост? — Ферранте полуобернулся, уже зная, кого увидит. У Ипполито, как и днем, горели от лихорадки глаза, мокрая прядь пристала ко лбу.
— Уходи, — попросил Ферранте, отводя взгляд, — холодно тут.
Брат не обратил внимания на его слова, молча встал рядом, сгорбившись, оперся на фальшборт.
— Я столько лет хотел тебе сказать, как я виноват, — глухо проговорил он, глядя на воду. — А теперь не нахожу слов.
Плечи дрогнули — от рыдания или озноба. Ферранте скинул с себя плащ.
— Здесь холодно, — повторил он, — а ты нездоров.
Он окутал подрагивавшие плечи плащом и задержал поверх него руки.
— Это ничего, — тихо сказал он, отвечая сам себе — или призракам прошлого. — Вместе не холодно и не страшно.